Белый крейсер - Страница 42


К оглавлению

42

Внезапно в голову Холгина пришла интересная мысль, и он встал. А что, это может и получиться! Усилий, конечно, придется приложить множество и крови пролить немало, но никакая цена не велика за то, чтобы возвести на престол законного императора!

Глава 7

Стоящий у окна пожилой, средней полноты человек устало потер ладонью лоб и едва слышно вздохнул. Затем отошел к столу и опустился в кресло, в который раз покосившись на голоэкран, в правом верхнем углу которого менялись цифры времени прибытия к Россу вышедшего из гиперпространства на границах планетной системы Белого Крейсера. Осталось всего пять с небольшим часов… А дальше? Что теперь будет со страной?

Президент Федерации Росс, Михайло Славич, не питал иллюзий, хорошо понимая, что власть свалится в руки самозваного императора, как спелое яблоко, стоит ему только прибыть в столицу. Как СБ могла прохлопать ушами и не обнаружить столь тщательно подготовленного монархического заговора? Трудно сказать. А в том, что заговор готовили много лет, президент успел убедиться. Слишком согласованно действовали заговорщики, слишком много у них оказалось сторонников, в том числе, и весьма высокопоставленных.

А может, это и к лучшему? Может, хоть император сумеет сдержать аппетиты хищной своры, и не дать ей развалить страну? Хотелось бы надеяться. Сам Славич не сумел сделать этого, хоть и был президентом второй срок. Но он не мог действовать открыто! Его взглядов не разделяла даже собственная Консервативно-Демократическая партия, там тоже нашлось немало надеющихся погреть руки на распаде Федерации. Славич лавировал, как мог, уже восьмой год. Заключал временные союзы, стравливал противников и кое-что все же сделал, иначе Росс развалили бы еще шесть лет назад. А ведь нельзя было, чтобы хоть кто-нибудь понял, что за неудачами сторонников распада стоит президент – импичмента бы долго ждать не пришлось.

Когда-то Славич искренне верил во власть народа, пока сам не пошел в политику и не понял, какая же это грязь… Выживали там только окончательно отказавшиеся от всего человеческого, способные на любую подлость ради карьеры и власти. И ради денег, конечно. Будущему президенту пришлось притвориться таким же, как остальные, и идти по головам. За многие собственные поступки стыд до сих пор жег его душу, но Славича вела сверхцель: привести родину к настоящей демократии, какой она должна быть изначально, а не такой, какая есть на самом деле. Однако добившись влияния, он понял, что это в принципе невозможно. Идеальное общество в реальности недостижимо, а истинная демократия – именно идеал, прекрасная мечта, не более. На самом деле в Федерации Росс царила плутократия. Власть больших денег.

Вспомнив свою прежнюю наивность, президент глухо рассмеялся. Дурак! На что ты надеялся? Что сможешь что-то изменить, чего-то добиться? Ничего ты не добился! Даже страну потерял. Распадется она или снова станет Империей, но Федерацией Росс больше не будет. И выхода нет.

– Господин президент! – в кабинете, как призрак, возник госсекретарь, Никлас Горавин.

– Что случилось? – повернулся к нему Славич.

– С орбитальной станции пространственной локации поступила новая информация.

– Какая?

– Все девять серых крейсеров тоже движутся к Россу. Не только Белый.

– Ясно… – тяжело вздохнул президент. – А что флот?

– Как обычно, – скривился госсекретарь. – Адмиралы ничего не могут поделать – экипажи скандируют имя самозванца. Искры не хватает, чтобы начался бунт…

– А сами-то вы что думаете по этому поводу? Только честно.

– Проиграли мы, вот что я думаю. На собственном поле проиграли! И сделали нас очень красиво. В СБ только недавно раскопали, как действовали монархисты, и пришли в восхищение. Тонко, умно, до невероятности умно! К тому же незаметно, тихо, исподволь. И никто не обратил на их деятельность внимания! А они нашим головотяпством воспользовались.

– Никто… – согласился Славич, опять потерев лоб. – Но что именно они делали?

– В течение тридцати с небольшим лет не спеша изменяли взгляды новых поколений, – поморщился госсекретарь. – Издавали книги, снимали фильмы, создавали компьютерные игры и философские течения имперского направления. Все отрицательные стороны империи замалчивались, а положительные – выпячивались. Одновременно демократия и ее приверженцы изображались в отрицательном свете, причем, не прямо, а косвенно. Через описание поступков, мотивов и прочего в том же духе. Нас изображали, как людей без чести и совести, готовых ради выгоды продать родную мать, не говоря уже о родине.

– И на молодежь это оказало влияние, – кивнул президент. – Ничего удивительного, принципы «каждый сам за себя» и «урви любой ценой» среди молодых никогда не имели особой поддержки, они еще наивны и верят во что-то хорошее.

– Однако вседозволенность молодежи обычно нравилась, – возразил Горавин. – Почему же наша пропаганда не сработала на сей раз?

– Да потому что, уверившись в своей победе, мы начали относиться к идеологии спустя рукава! – недовольно буркнул Славич. – Решили, что сама жизнь докажет преимущества нашей модели. И ошиблись.

– К сожалению, вы правы. Вся эта дрянь, наподобие чести, веры, достоинства, любви, дружбы на удивление живуча… – помрачнел госсекретарь. – Как ни борись, как ни высмеивай, а она все равно вылезает в каждом новом поколении…

– А может, это базовые понятия человеческого социума? – пристально посмотрел на него президент. – Не зря же религии столько тысячелетий используют их и до сих пор живы…

42